Перед нами документированная биография советского критика А.Л. Дымшица, который памятен сегодня лишь своим предисловием к тому «Библиотеки поэта» О. Мандельштама 1973-74 гг., осмеянному всеми поклонниками поэта из круга Н.Я. Мандельштам, да, для гурманов, скандальной полемикой с другим марксистом-догматиком М. Лифшицем.

Однако, как следует из книги, именно Дымшиц пробивал и пробил книгу Мандельштама, став тем, кто привел поэта к новому советскому читателю. Обвиняли его и в том, что он скрыл факт гибели Мандельштама в лагерях, превратив его в «поэта-путешественника» по маршруту Москва-Владивосток. Однако здесь мы видим письма Дымшица в ЦК КПСС, где он прямо об этом пишет.

Более того, Вяч. Огрызко приводит и материалы о попытках Дымшица выпустить куда более расширенного Мандельштама, описывает его встречи с А.А. Морозовым, человеком принципиально другого лагеря, который предлагал ему в соавторы Н.Я. Мандельштам.

Однако не вспоминает Вяч. Огрызко о том, что в его же книге есть письма Дымшица с упоминанием невозможности сотрудничества с вдовой поэта, написанные за несколько лет до выхода «Библиотеки поэта». И тут интересная и важная книга превращается в нечто противоположное. Автору книги все равно, кто писал до Дымшица предисловие к тому Мандельштама: это то реальная Л.Я. Гинзбург, то мифическая Эмма Герштейн. Он не поправляет здесь цитируемых мемуаристов и т.д.

Ошибок в этой книге – хоть отбавляй. Однако есть у нее и внутренняя задача: она без специальных оговорок и, не знаем, сознательно или нет, оказывается направленной против книг Р. Тименчика «Анна Ахматова в 1960-е годы» и П. Дружинина «Филология и идеология», посвященной временам борьбы с космополитизмом в Ленинграде 1940-х - 1950-х гг.

И в том, и в другом случае Дымшиц оказывается в центре событий. Так, именно Дымшиц был инициатором знаменитой встречи А. Ахматовой и М. Зощенко с английскими студентами, которая отчасти помогла Ахматовой выжить после ответа о полном согласии с постановлением о журналах «Звезда» и «Ленинград» 1946 г., а   Зощенко, которого как раз и хотел спасти Дымшиц, после его невнятных возражений авторам постановления в ответ на вопрос английских студентов, еще раз бросила в омут проработок и критики, которые он уже не перенес.

Что касается книги П. Дружинина, то в отличие от кружева редких цитат Р. Тименчика, его книга – тяжеловесное представление документов ЛГУ, Пушкинского Дома и т.д., где в центре судьба М.К. Азадовского. У Огрызко нет ссылок на эту книгу. А есть лишь ссылки на статью Дружинина в «Новом литературном обозрении» о провале докторской защиты работы о В. Маяковском. О чем М.К. Азадовский как раз жалел. Но имени Дымшица, делавшего не так мало для поддержки Азадовского, в гигантском и вялом двухтомнике Дружинина мы как-то не замечаем. Да и оценки, постоянно обеляемых П. Дружининым палачей того периода, сводимые только к проблемам трудного времени, Вяч. Огрызко мягко, но твердо опровергает.

Это же касается и оценки деятельности Дымшица по поддержке Андрея Вознесенского или Вик. Ерофеева, да и П. Палиевского в начале их карьеры, когда Дымшиц был их куратором от ЦК КПСС. Никому из них не захотелось об этом написать. А вот М. Бахтина по каким-то причинам, он не поддерживал и не любил. Речь в книге об этом идет, но внятного ответа на вопрос о причинах этого мы не видим, за исключением намека на серьезные взаимоотношения М. Бахтина с ГПУ, однако без точных ссылок.  Между тем, Дымшиц делал все для сoхранения памяти Павла Медведева, старшего соратника М.М. Бахтина.

И это очень важный момент рецензируемой книги. Не так давно мы рецензировали книгу о Г. Шенгели, где впервые честно было сказано о его сотрудничестве с НКВД. Теперь мы видим фигуру куратора советских писателей, понятно, одного из многих. Это существенно меняет картину политической истории советской литературы, показывает некоторые механизмы управления ею.

И в этом смысле без книги Вяч. Огрызко не обойтись.

Другое дело, что, описывая деятельность своего героя  в Берлине сразу после войны в СВАГ’е, советской военной администрации в Германии, где Дымшиц занимался проблемой денацификации в литературе и искусстве, организовывал постановки советских пьес, привлекал людей с не лучшим гитлеровским прошлым к своей работе (кстати, не без последующего предательства с их стороны), Вяч. Огрызко не упоминает его визави с американской стороны Николая Набокова (чье имя неожиданно выплыло в письме Б. Пастернака июня 1947 года проф. А. Смирнову) и который сыграл впоследствии огромную роль в присуждении Нобелевской премии поэту.

Между тем, хотя Дымшиц поучаствовал во всех возможных кампаниях 1940-1970-х гг., и как активный участник, и как, изредка, возможная жертва (хотя это всего лишь профессиональная вредность), не встретили мы его имени в пастернаковской истории с «Доктором Живаго». Что странно, но вопрос этот в голову Вяч. Огызко не пришел. А жаль…

И наконец, вернемся к Н.Я. Мандельштам, с которой мы начали эту рецензию. В книге выписан исключительно колоритный образ Ник. Оттена, который имел отношение и к знаменитым «Тарусским страницам», и к изданию стихов О. Мандельштама. Именно в его доме жила в Тарусе Н.Я. Мандельштам. Поразительные письма Дымшицу Оттена, раздраженного и десталинизацией Хрущева, и отрицанием ценности деятельности писателей и киношников сталинской эры, и «превознесением» т.н. жертв культа личности Сталина; все это вызывает у него бешенство, выражаемое в письмах, а мнение свое о Мандельштаме предыдущих лет он и вовсе склонен считать преувеличенным, поэт ему в годы его возвращения к читателям, кажется уже не столь нужным. И это не тактическая уловка. Кстати, Вяч. Огрызко и здесь напутал. Говоря о сборнике «Тарусские страницы», взбесившем Дымшица (не знаем, насколько искренне), автор книги считает, что в нем были и главы мемуаров Н.Я. Мандельштам. Между тем, там были только абсолютно бесцветные и заказные очерки под псевдонимом Н. Яковлева.

В любом случае, теперь авторам и тонких кружевных архивных подборок, и грубых документальных томищ (сюда еще надо добавить и поразительно схожий с двухтомником П. Дружинина «Гадюшник» М. Золотоносова об истории Ленинградской писательской организации, изданный тем же «Новым литературным обозрением», что и книга П. Дружинина), придется учитывать документы, введенные в литературный (не поворачивается язык сказать, научный) оборот Вяч. Огрызко.

А ведь остаются еще и двухтомник по истории зловещей газеты «Литература и Жизнь», и биография В. Катаева, и многие другие не тонкие сборники и книги этого автора, без которых уже трудно писать историю советской культуры. Впрочем, учитывая качество подготовки документов, тут есть новые, но преодолимые при желании трудности. Вот за последнее благодарить автора не хочется.