Проблема уточнения пространственно-временных координат новой эпохи в развитии человечества является в равной степени актуальной для представителей академической науки, политической элиты и гражданского общества, сознающих себя частью мировой цивилизации. Разнообразие номинаций нового этапа всемирной истории – «эра глобализации», эпоха Постмодерна, период «турбулентности», «новый мировой порядок» и многие другие – свидетельствуют о принадлежности объекта данного исследования разным сферам отечественной и зарубежной науки: истории, социологии, права и философии.
Историки международных отношений зачастую используют категорию «мировой порядок» как синоним понятия «система международных отношений» с непременным уточнением ее хронологических границ, геополитической конфигурации и нормативно-правовой основы [6, р.65-68].
Смысловой дуализм термина «новый миропорядок» проявляется в том, что он выступает маркером как новой исторической эпохи (Постмодернити), так и нового дискурса о мире политики в категориях транзитологии. Эта наука использует приставку «пост» для обозначения переходных этапов развития отдельных социумов и мирового сообщества в целом. [22, с. 14-15; 26, c.27-28].
Транзитологи ясно представляют себе только прошлое состояние системы, затрудняясь в определении вектора ее будущей эволюции. Представление о множестве альтернативных вариантов социально-политической динамики присуще исследователям новой системы мировой политики, вынуждая их использовать сложные методы моделирования международных ситуаций, многофакторный анализ и математические методы обработки баз данных для научной верификации разнонаправленных процессов и разработки вероятных сценариев «неопределенного будущего» [10, P. 52-62; 18, С.88-96].
Понятие «нового миропорядка» стало результатом осмысления отечественной и зарубежной исторической наукой характера международных отношений после окончания Холодной войны. В лексикон истории международных отношений оно было внесено М.С. Горбачевым во время саммита на Мальте в 1989 г. для обозначения новой, «цивилизованной» структуры международных отношений в «преддверии нового мира». Такое видение будущего отражало надежду руководства СССР на мирный переход от конфронтации сверхдержав времен Холодной войны к взаимовыгодному сотрудничеству в интересах всеобщей безопасности и устойчивого развития [8, P. 203-224; 25, с.55-57].
Концентрация на небольшом временном отрезке таких событий мировой истории, как крушение Берлинской стены и объединение Германии, распад СССР – определила хронологические рубежи «короткого ХХ века», поместившегося в промежутке между Первой мировой (1914-1919) и Холодной войной (1989-1991).
Осмысление итогов недавней истории в ситуации наступившего мира и согласия, придало дискурсу современного мира нехарактерное для эпохи fin du siecle чувство удовлетворенности историей «короткого ХХ века», породив милленаристские версии Модернити как благополучного эпилога мировой истории. [ 27, с.14-16].
В дискурсе нового миропорядка 90-х гг. ХХ в. преобладал исторический оптимизм, питавшийся убежденностью в универсализме либерально-демократических ценностей. Акцент на либерализации политического режима как обязательном компоненте процесса системной модернизации, разделил политическое пространство эпохи Постмодернити на мир отсталого тоталитаризма и прогрессивное сообщество как символы конкурирующих друг с другом альтернатив современного развития, удачно заменившие прежнюю дихотомию Востока и Запада в дискурсе мировой политики.
Теория «демократического транзита» была адресована в первую очередь странам бывшей советской периферии и государствам Центральной и Восточной Европы. Указание «правильной» траектории возвращения в лоно мировой цивилизации должно было облегчить им поиск собственного места в международной политике в условиях системных преобразований, последовавших вслед за падением «железного занавеса», разрушения институциональных и нормативных основ социалистического содружества в лице ОВД (Организации Варшавского договора) и СЭВ (Совета экономической взаимопомощи). Их траектория «демократического транзита» предусматривала изменения не только во внутренней, но и во внешней политике, включая участие государств СНГ и ЦВЕ в деятельности международных структур, создателями и спонсорами многих из которых выступали Соединенные Штаты и страны НАТО.
Для реализации программ «содействия развитию» и «продвижения демократии» формировались специальные программы деятельности международных институтов, включая ООН, направленные на либерализацию режимов международной торговли, предоставление инвестиций и гуманитарной помощи, разработку планов реформ представителями различных фондов и НКО [4, p.116].
Стремительный рост новых участников мировой политики за счет несуверенных акторов в лице массовых общественных движений, международных неправительственных организаций, ТНК и олигополий сформировал представление о новом, глобальном контексте развития международных отношений в эпоху Постмодерна. При этом глобализация рассматривалась как процесс, в результате которого роль государственных институтов в жизни отдельных народов и всего мирового сообщества снижается; грань между внутренней и внешней политикой размывается; значение политической лояльности и культурной идентификации индивидов и социальных групп изменяется в пользу макроструктур и отношений, действующих в подлинно глобальном контексте.
Многочисленные экономические, социальные, экологические кризисы и политические конфликты конца ХХ века наглядным образом продемонстрировали, что такие формы решения международных проблем как использование механизмов саморегуляции мировой экономики или практиковавшиеся до сих пор различные виды международной кооперации на основе двусторонних и локальных договоров явно недостаточны в условиях нынешних глобальных вызовов. Противодействие политике геноцида, массовой неконтролируемой миграции, валютным и биржевым спекуляциям не будет эффективным, если государства не проявят готовность передать часть своих суверенных прав международным организациям, принимающим юридически обязывающие для всех государств-членов международно-правовые решения. Таким образом, центральным звеном современного миропорядка должны были стать, по мнению историков-международников, наднациональные структуры – международные межправительственные организации, формальные и неформальные интеграционные объединения, международные институты и режимы [9; 5; 15, С.6-25].
Понимание нового миропорядка как глобального проекта свидетельствовало о существенных методологических новациях в изучении Современности (времени Постмодерна) как переходной эпохи. Важный для историков международных отношений акцент на состоянии среды системы (Medium) интерактивного взаимодействия, переформулированный в понятие «глобального контекста» мировой политики, сопровождался изменением языка и семантики исторического нарратива. Наряду с привычными субъектами истории международных отношений в лице государств, национальных движений и международных организаций, торгово-экономических объединений и военно-политических союзов, акторами мировой политики объявлялись неправительственные организации, неформальные объединения, транснациональные корпорации, отдельные регионы, мегаполисы, движения гражданской инициативы и другие внесистемные «множества», оспаривающие исключительное право суверенов формировать глобальную повестку дня [20, С.56-62].
В свою очередь, признание множественности участников глобальной политики, плюрализма отстаиваемых ими интересов и ценностей в системе международного взаимодействия, скорректировало представления авторов теории демократического транзита о траектории развития глобальной цивилизации. Понятие «демократического мира» в работах международников стало маркером не только современной формы политики, но и новой технологии управления международными процессами – стратегии «вовлечения», предусматривающей добровольное участие в принятии решений по глобальной повестке дня самых разных акторов международного взаимодействия.
«Демократический мир» девальвировал значение эксклюзивного в мировой политике. Глобальная по своим движущим силам и направленности, она поставила под вопрос саму возможность доминирования на ее сцене обладающих уникальными возможностями игроков, независимо от предлагаемых ими обоснований (исторических, экономических, морально-психологических, либо институциональных) собственной исключительности [3].
Различные модификации концепции «демократического мира», предлагаемые в качестве альтернативы теориям «устойчивой гегемонии», «баланса сил», «однополярной» системе мировой политики, выражали понимание новой природы интерактивной коммуникации между различными доменами и акторами мировой системы в категориях «сетевого» взаимодействия, тем самым, отрицая возможность централизованной формы управления международными процессами.
Такое понимание конфигурации нового миропорядка существенно отличалось от оригинального проекта «всемирной федерации народов» И. Канта. По сути, оно подменяло универсальные ценности стремления к всеобщему миру задачами обеспечения транснациональной экономической безопасности – содействия развитию обмена товарами и инвестициями. Не случайно конфликт интерпретаций кантовского трактата «О вечном мире» сконцентрировался вокруг понимания немецким философом нормативно-правовой базы нового миропорядка [ 19, с. 258-260].
Отталкиваясь от просвещенческой интуиции «вечного мира», неолибералы усматривали в таких международных организациях, как ООН, ЕС, СБСЕ, Международный Суд ООН, Международный Уголовный суд, Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) реальные контуры «всемирного гражданского состояния», т.е. мирового сообщества народов, связанных единством целей и ценностей устойчивого и безопасного развития.
Проект нормативного регулирования международных отношений со стороны таких международных организаций или органов, полномочия которых признаются легитимными всеми акторами мировой политики, получил название политики глобального управления – global governance. Первоначально этот термин использовался для популяризации так называемой стратегии «кооперационной безопасности» –– вовлечения в процесс выработки и принятии решений по глобальной повестке дня тех акторов международной политики, которые прежде не считались ее значимыми игроками, уступая эту роль мировым и региональным державам.
Роль наднациональных средств управления в современном мире определялась как их способностью принуждать субъектов мировой политики подчиняться универсальным принципам и международным режимам, так и умением формулировать общие интересы, ожидания и общее мировосприятие в ситуации доверительного диалога и конструктивного взаимодействия. По мнению конструкторов мирового правопорядка, «всемирно-гражданское состояние публичной безопасности» уже реализовано в полномочиях международно-правовых институтов и органов Организации Объединенных Наций. Все они отражают базовые признаки политической культуры и моральные стандарты либеральной демократии: плюрализм, уважение прав и свобод человека, склонность к компромиссам и достижению консенсуса по общезначимым проблемам, открытая и гласная политика, неукоснительное следование законам и принятым на себя международно-правовым обязательствам [17, с. 86-87].
Итогом дискурса глобального правопорядка как формы управления со-временными международными процессами стало признание универсальной легитимности институционально-правовой основы мирового сообщества, сформированного общими принципами толерантности, согласительными процедурами принятия решений, коллективного правотворчества, признания свободы и прав многочисленных «других».
В этих условиях обострились дискуссии в среде экспертов и практиков по вопросу о роли Организации Объединенных Наций в создании и упрочении нового мирового порядка. По мнению ряда исследователей, за время, прошедшее после создания Организации в 1945 году, она не претерпела радикальных изменений, отражая исторические обстоятельства своего возникновения в условиях безусловного доминирования в ней стран антигитлеровской коалиции. Вот почему сейчас, как и прежде, она парализована противоречиями национальных интересов и ценностей ее государств-основателей настолько, что не в состоянии предпринимать каких-либо действий, не соответствующих букве Устава.
Причиной низкой адаптации Организации к вызовам современности считают инерцию следования ею историческим образцам международного права, в первую очередь, доктрине национально-государственного суверенитета и равновесия сил между основными акторами мировой политики. Однако в условиях глобальной взаимозависимости изменяется представление как о политико-правовом содержании государственного суверенитета, так и об акторах новой системы международных отношений [11, p.21-30].
Важным мотивом критики ООН является ее зачисление в разряд недемо-кратичных структур, т.к. входящие в ее состав крупные и сильные государства – державы глобального и/или регионального масштаба обладают большей властью, чем малые и слабые для защиты собственных национальных интересов и повышения международного престижа [1, p.11].
Продолжавшийся в течение всей послевоенной истории процесс возвышения и упадка наций, который увеличил представительство в ООН с 51 до 193 государств-членов, до сих пор не получил адекватного отражения в структуре и принципах ее деятельности. Единственное признание Организацией изменений политической карты мира произошло в 1965 году, когда число членов Совета Безопасности было увеличено с 11 до 15. Несоответствие Совбеза функции гаранта глобальной безопасности объясняют неизменными полномочиями внутреннего круга постоянных членов-обладателей права вето, которые безосновательно приписывают себе способность воздействия на мировые процессы, хотя в действительности утратили статус великих держав [12, p.272-273].
За последнее время существенно изменился сам характер угроз всеобщему миру и безопасности: многочисленные конфликты происходят сегодня уже не между суверенными государствами на почве пограничных и территориальных разногласий, а разворачиваются внутри государств, принимая форму гражданских войн, межконфессиональных и межэтнических столкновений. Благодаря принятой на Всемирном саммите 2005 г. доктрине «ответственности по защите» меняется представление о приоритетах и формах обеспечения безопасности. Усилия ООН должны быть направлены на обеспечение гуманитарной или личностной безопасности, т.е. на защиту людей (в первую очередь, гражданского населения), а не суверенных государств, от агрессии, геноцида, бедности, экологической опасности и экономических рисков [14, p.660-661].
Исходя из понимания новых вызовов и угроз мировому сообществу, превентивную дипломатию и миротворческие операции Организации Объединенных Наций следует признать недостаточно эффективными, т.к. компетенция ООН пока не позволяет ей стать управляющим органом «мирового сообщества», институтом глобального управления. Тем самым, сегодня ООН рискует повторить судьбу своей предшественницы – Лиги Наций, не сумевшей предотвратить Вторую мировую войну, по окончании которой мир почти сразу же столкнулся с противостоянием держав в «холодной войне» [21, c.17-18].
Вместе с тем, у Организации Объединенных Наций сохраняется шанс на то, что третья попытка создания в ее лице органа глобального управления окажется более успешной. Надежды на адаптацию ООН к меняющимся глобальным обстоятельствам связывают с изменением повестки дня этого «международного форума». Организация способна привлечь внимание самых разных акторов нового миропорядка к обсуждению проблем нелегальной миграции, увеличения числа беженцев и вынужденных переселенцев в результате локальных конфликтов; состоянию окружающей среды и меняющегося климата; к вопросам борьбы с наркотраффиком и распространением оружия массового поражения в так называемых «несостоятельных» государствах [16].
Превращение Организации Объединенных Наций в широкий политический форум, на котором конкурируют различные модели и подходы к обеспечению международной безопасности, отражающие интересы различных акторов мирового порядка – суверенных государств, коалиций, альянсов и региональных союзов, – свидетельствует, по мнению большинства современных исследователей, об эффективности деятельности ООН [2, P.573-574].
Оперативное реагирование на повестку дня мировой политики XXI века сделает ООН институциональным выражением той формирующейся цельности, которая именуется «международным сообществом» и выступает главным инвестором фонда инновационных решений и норм [13, p.36-37].
Другим направлением эволюции Организации считается ее участие в миротворческих операциях, приобретающих в условиях борьбы с международным терроризмом форму «гуманитарных интервенций» и «миростроительства» (nation-building). Вовлекаясь во внутригосударственные конфликты, наряду с конфликтами международными, осуществляя миротворческую и гуманитарную де-ятельность, ООН демонстрирует, тем самым, способность оперативно реагировать на новые вызовы и угрозы всеобщей безопасности [23, c.26-27].
Признаком формирующейся новой политической культуры ООН аналитики считают все большую озабоченность большинства ее членов проблематикой прав человека и демократического правления. По этим вопросам государства все более склоняются к признанию того, что все, происходящее в данной сфере, легитимно становится общим делом. В итоге глобальная политическая культура ООН основывается на понятии сопутствующих юрисдикций, когда первоочередные задачи по защите прав человека и демократии сохраняются за отдельными государствами, а Организация Объединенных Наций имеет право подключаться к их выполнению даже с использованием силы, только если сами государства не выполняют своих обязательств в этой области.
В контексте дискуссий о трансформации политической культуры ООН активизируются попытки разрешить объективно существующие противоречия между фундаментальными принципами международного права: правами человека и государственным суверенитетом; правом наций на самоопределение и принципом территориальной целостности. Это противоречие существует на нормативном уровне между пунктами 1 и 7 статьи 2 Устава ООН.
С одной стороны, суверенное равенство трактуется как абсолютное право, с другой стороны, как ограниченное ситуацией «любой угрозы миру, любого нарушения мира или акта агрессии». В этом смысле Устав ООН вносит свои аргументы в доктрину «ограниченного суверенитета». Очевидно, что внесение в Устав пункта 7 во многом носило конъюнктурный характер, было обоснованием готовящегося Нюрнбергского процесса и последующей денацификации Германии. Однако, объективные регулирующие свойства этого положения более существенны, чем это предполагалось в 1945 г., и сегодня могут быть применены против неопределенного круга международных субъектов.
Подобный сдвиг в деятельности ООН служит важным показателем большей, чем прежде, готовности государств к многостороннему сотрудничеству с нею в решении проблем мира и безопасности. ООН пока не стала символом мирового правительства, но уже достигла такой стадии своего развития, когда государства ищут ее одобрения за те действия, которые еще недавно считались их суверенными прерогативами.
Главной движущей силой транзита ООН в направлении адаптации к вызовам глобализации считаются МНПО – международные неправительственные организации. Они не обременены инерцией истории и сложившихся образцов поведения на международной арене, а потому активно осваивают новые сферы международной коммуникации, содействуя становлению новых отраслей и институтов международного права. Наиболее существен их вклад в дело «расширения и содействия демократии» посредством мониторинга выборов, контроля за соблюдением прав человека, содействия размещению беженцев и вынужденных переселенцев.
Центральная роль МНПО в мировом политическом процессе проявляется в их регулярном участии в конференциях ООН по вопросам состояния окружающей среды, проблемам устойчивого развития, прав человека. Члены МНПО официально представлены в таких структурах Организации, как МОТ, ОЭСР, ЮНЕСКО, ЭКОСОС [7, p.2-5].
Существенным результатом участия МНПО в деятельности органов Организации стало появление у нее новой функции – международного банка информации, производной от информационно-аналитических и контрольных функций различных органов Организации. Различные органы ООН осуществляют мониторинг уровня взаимовыгодного сотрудничества государств в различных сферах, определяя, тем самым, степень эффективности применения конвенциональных норм международного права, регулирующих взаимодействие в сфере обеспечения всеобщей безопасности. Формирование повестки дня основных органов Организации (в лице Генеральной Ассамблеи и Совета Безопасности), а также проектов и рекомендаций специальным и вспомогательным органам ООН (МАГАТЭ, Комиссии Международного права, Комитета по правам человека) невозможно без осуществления этой функции.
ООН в состоянии предоставлять разнообразную, а главное, обработанную по единой методике, информацию глобального (т.е. значимого для всех акторов международных отношений) характера. Эффективность выполнения ООН функции информационного банка определяется как доступностью созданных ею ИБД для всех государств (а не только для членов ООН), но и относительной дешевизной информационного капитала ООН. Кооперация множества участников, которые предоставляют Организации фрагментированную информацию, а получают от нее взамен систематизированную (агрегированную), существенно снижает их транзакционные издержки, делая информационное сотрудничество членов ООН по-настоящему взаимовыгодным.
Заслугой МНПО, участвующих в деятельности ООН, можно считать поставленную ими проблему «дефицита демократии» в деятельности международных межправительственных организаций и на глобальном уровне принятия решений в целом. В условиях широкого распространения ценностей демократии и прав человека требование МНПО сделать прозрачным процесс принятия решений за счет выработки четких процедур воспринимается как голос мировой общественности [7, p.22-23].
По многим ключевым проблемам мировой политики до сих пор нет четких ответов на вопрос о том, кто формирует повестку дня ООН, выделяя приоритетные проблемы мирового развития, кто обеспечивает финансовые, материальные и кадровые ресурсы для решения глобальных проблем, кто применяет силу к нарушителям норм международного права. Решения, как правило, принимаются должностными лицами ООН и многочисленной бюрократией ее структурных подразделений, не считающих себя обязанными отвечать, чьи интересы они продвигают. Тем самым, МНПО выполняют не только функцию общественного контроля за принятием решений по глобальным вопросам, но выступают в роли своеобразных сдержек и противовесов по отношению к государствам как главным акторам традиционного миропорядка.
Конструктивная роль МНПО в переходе к новым принципам деятельности ООН проявляется в обнаружении ими альтернативных путей разрешения глобальных проблем на конференциях по вопросам экологии, прав человека, народонаселению, в обеспечении информацией, предложениях обсуждения новых направлений и путей международного сотрудничества. Таким образом, МНПО как негосударственные участники мирового процесса не только заполняют пробелы в международном праве, которые национальные правительства и наднациональные структуры не могут осуществить сами, но во многом и корректируют повестку дня глобального сообщества [24].
***
В лексикон историков международных отношений понятие «нового миро-порядка» вошло на рубеже XX-XXI в. для обозначения переходного этапа развития мирового сообщества – от конфронтации времен Холодной войны к конструктивному взаимодействию во имя мира, прогресса и безопасности.
Главной несущей конструкцией в архитектуре мировой системы времени Постмодерна должны были стать институты многосторонней дипломатии и прежде всего – Организация Объединенных Наций как единственная универсальная международная организация, способная выполнять функции не только гаранта всеобщей безопасности, но и органа глобального управления.
Эволюция полномочий, структуры, повестки дня и функций Организации за более чем 70- летний период ее истории, позволяет оценивать ООН как организацию переходного типа. С одной стороны, Организация Объединенных Наций является структурообразующим элементом классической системы международных отношений, основанной на принципе суверенного равенства входящих в нее государств, с другой – демонстрирует стремление адаптировать свою структуру и функции к вызовам глобализации. В итоге сегодня ООН принадлежит двум мирам глобальной политики – с одной стороны, исторически сложившейся системе международного взаимодействия независимых и суверенных государств, а с другой – становящейся системе нового миропорядка. Благодаря этому, ООН является мостом через пролив, соединяющий два мира мировой политики, обеспечивая доступ НКО, международным неправительственным организациям, массовым движениям и даже отдельным индивидам в институционально-правовое поле глобальной политики, способствуя, тем самым, созидательной конкуренции различных способов обеспечения мира и безопасности, прав и свобод человека.
Включение в поле деятельности ООН одновременно суверенных и несуверенных акторов мировой системы (в лице признанных и непризнанных государств, транснациональных и региональных объединений, международных режимов, институтов гражданского общества) позволяет Организации оперативно реагировать на меняющуюся повестку дня мировой политики и эффективно осуществлять новые для нее функции управления глобальными процессами.
Cписок литературы:
1. Between Sovereignty and Global Governance: the UN, the State and Civil society. – N-Y., 1998. – 358 р.
2. Caron D.The legitimacy of the Collective Authority of the Security Council//American Journal of International Law. January 1993. P.573-574
3. Carothers, Th. The Backlash against Democracy Promotion // Foreign Affairs. March-April, 2006.
4. Crawford G. The World Bank and Good Governance: Rethinking the State of consolidating Neo-Liberalism? //The IMF, World Bank and Policy Reform. N.Y. 2006. – 356 p.
5. Ikenberry J. After Victiory. Institutions, Strategic Restraint and Rebuilding of Order after Major Wars. Princeton: Princeton University Press.2001. – 293 p.
6. Kissinger H. World Order: Reflections on the Character of Nations and the Course of History.London: Allen Lane, 2014. – 432 p.
7. Ruhlman M. Who participates in Global Governance? States, bureaucracies and NGO in the United Nations. – L. –N-Y.: Routledge, 2015. – 176 р.
8. Sakwa R. The Cold Peace: Russo-Western Relations as a Mimetic Cold War// Cambridge Review of International Affairs. 2013. Vol. 26, № 1. P. 203-224.
9. Slaughter A.-M. A New World Order. Princeton: Princeton University Press. 2004 –341 p.
10. Snyder J.One World, Rival Theories // Foreign Policy. 2004. No. 145. P. 52-62.
11. Sovereignty Games. Instrumentalizing State Sovereignty in Europe and Beyond. – N-Y.: Palgrave MacMillan. 2008. – 252 р.
12. Status in World Politics. – Cambridge: Cambridge University Press, 2014. – 324 р.
13. Staur G. Shared responsibility. The United Nations in the Age of Globalization.– Montreal: McGill Quenn`s University Press, 2013. – 212 р.
14. Yoo, J.C/ Force Rules: UN Reform and Intervention// Chicago Journal of International Law. Vol. 6. No.2. pp. 640-660 // www.http:// chicagounbound.uchucago.edu/cjil/vol6/iss2/9)].
15. Баталов Э. Новая институционализация мировой политики // Международные процессы. 2016. Том 14. № 1. С.6-25. DOI10.17994/IT.2016.14.144.1
16. Глобальные вопросы повестки дня ООН // www. un.org/ru/globalissues/index.shtml (дата обращения 2.03.2017)
17. Ивонин Ю.П., Ивонина О.И. Левиафан в поисках миропорядка. Проблема международной безопасности в работах Т. Гоббса и И. Канта.// Вестник Томского государственного университета. 2016. № 407. С.78-88. DOI: 10.17.223/ 15617793/407/13
18. Ивонин Ю.П., Ивонина О.И. Проблема структуры и классификации глобальных политических идеологий // Идеи и идеалы. 2016. Т.2. № 2(28). С.88-96. DOI: 10.17212/2075-0862-2016-2.2-88-96
19. Ивонин Ю.П., Ивонина, О.И. Проблема международной безопасности в политической теории И. Канта // Вестник НГУЭУ. 2014. № 3. с. 258-268.
20. Ивонина О.И. Конфликт и консенсус в американской теории международных отношений рубежа веков //Историческое знание в системе политики и культуры. Материалы IV Международных научных исторических чтений памяти профессора В.А. Козюченко. Под ред. Е.Г. Блосфельд. – Волгоград: Изд-во ВГПУ «Перемена», 2005. С.56-62.
21. Ивонина О.И. Новый Рим в Новом мире: к вопросу о роли США в конструировании нового миропорядка //Сравнительная политика.2016.Т.7.№ 3(24). С.17-24. DOI: 10.18611/ 2221 – 3279 – 2016 – 7 – 3 (24) – 17 - 24
22. Ивонина О.И. Транзитивность как предмет исторического дискурса // Социальные взаимодействия в транзитивном обществе. Отв. ред. М.В. Удальцова. – Новосибирск, 2000. С.14-30
23. Кутейников А. Векторы изменений и современное состояние ООН. К 70-летию Объединенных Наций // Международные процессы. 2015.Т.13. № 4(43). С.20-44. DOI 10.17994/IT.2015.13.4.43.2
24. Предполагаемые стратегические рамки на период 2016-2017 годов. https://www.unodc.org/documents/commissions/CCPCJ/CCPCJ_Sessions/CCPCJ_23/_A-69-6-Prog13/A-69-6-Prog...
25. Саква Р. Кризис мирового порядка: Россия в поисках выхода из тупика// Полис. Политические исследования. 2016. № 6. С.52-68 DOI:10.1796/jpps/2016.06.05
26. Симония Н.А., Торкунов А.В. Новый мировой порядок: от биполярности к многополюсности // Полис. Политические исследования. 2015. № 3. с. 27-37. DOI: 10.17976/jpps/2015.03.03
27. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М.: Изд-во АСТ, 2004. – 588 с.
References
1. Between Sovereignty and Global Governance: the UN, the State and Civil society. – N-Y., 1998. – 358 р.
2. Caron D.The legitimacy of the Collective Authority of the Security Council //American Journal of International Law. January 1993. P.573-574
3. Carothers, Th. The Backlash against Democracy Promotion // Foreign Affairs. March-April, 2006.
4. Crawford G. The World Bank and Good Governance: Rethinking the State of consolidating Neo-Liberalism? //The IMF, World Bank and Policy Reform. N.Y. 2006. – 356 p.
5. Ikenberry J. After Victory. Institutions, Strategic Restraint and Rebuilding of Order after Major Wars. Princeton: Princeton University Press.2001. – 293 p.
6. Kissinger H. World Order: Reflections on the Character of Nations and the Course of History. London: Allen Lane, 2014. – 432 p.
7. Ruhlman M. Who participates in Global Governance? States, bureaucracies and NGO in the United Nations. – L. –N-Y.: Routledge, 2015. – 176 р.
8. Sakwa R. The Cold Peace: Russo-Western Relations as a Mimetic Cold War// Cambridge Review of International Affairs. 2013. Vol. 26, № 1. P. 203-224.
9. Slaughter A.-M. A New World Order. Princeton: Princeton University Press. 2004 –341 p.
10. Snyder J. One World, Rival Theories // Foreign Policy. 2004. No. 145. P. 52-62.
11. Sovereignty Games. Instrumentalizing State Sovereignty in Europe and Beyond. – N-Y.: Palgrave MacMillan. 2008. – 252 р.
12. Status in World Politics. – Cambridge: Cambridge University Press, 2014. – 324 р.
13. Staur G. Shared responsibility. The United Nations in the Age of Globalization.– Montreal: McGill Queen’s University Press, 2013. – 212 р.
14. Yoo, J.C/ Force Rules: UN Reform and Intervention// Chicago Journal of International Law. Vol. 6. No.2. pp. 640-660 // http: chicagounbound.uchucago.edu/cjil/vol6/iss2/9).
15. Batalov E. New Institutionalization of World Politics // International Trends. Volume 14. No. 1 (44). January – March / 2016. DOI: 10.17994/IT.2016.14.1.44.1
16. Global Issues Overview // www. un.org/ru/globalissues/index.shtml.
17. Ivonin Y.P., Ivonina O.I. Leviathan in search of world order: the international security issue in the works of Hobbes and Kant // Tomsk State University Journal. 2016. № 407. DOI: 10.17.223/ 15617793/407/13
18. Ivonin Y.P., Ivonina O.I. Problem of the Structure and of the classification of Global Political Ideologies // Ideas and Ideals. 2016. Vol.2. № 2(28). P.88-96. DOI: 10.17212/2075-0862-2016-2.2-88-96
19. Ivonin Y.P., Ivonina O.I. Issue of International Security in Kant`s Political Theory // Vestnik NSUEM. 2014. № 3. P. 258-268.
20. Ivonina O.I. Konflikt i konsensus v amerikanskoj teorii mezhdunarodnyh otnoshenij rubezha vekov [Conflict and Consensus in American Theory of International Relations on the eve 20 – 21 centuries] // Istoricheskoe znanie v sisteme politiki i kultury. Volgograd: Peremena-2005. P.56-62.
21. Ivonina O.I. The U.S. as the New Rome: disputing the New World Order // Comparative politics russia.2016.Vol.7. No. 3(24): 17-24. DOI: 10.18611/ 2221 – 3279 – 2016 – 7 – 3 (24) – 17 – 24
22. Ivonina O.I. Tranzitivnost kak predmet istoricheskogo diskursa [Transition as a historical discourse issue] // Socialnye vzaimodejstviya v tranzitivnom obshchestve.– Novosibirsk. 2000. P.14-30.
23. Kuteynikov A. Pathways of changes and the current UN status // International Trends. Volume 13. No. 4 (43). November – December / 2015. DOI 10.17994/IT.2015.13.4.43.2
24. Proposed Strategic Framework for the period 2016-2017 https://www.unodc.org/documents/commissions/CCPCJ/CCPCJ_Sessions/CCPCJ_23/_A-69-6-Prog13/A-69-6-Prog...
25. Sakwa R. The Crisis of World Order: Russia`s Impasse and Resistance // Polis. Political Studies. 2016. No. 6. P.52-68. DOI:10.1796/jpps/2016.06.05
26. N.A. Simonia, A.V. Torkunov. New World Order: from bipolarity to multipolarity // Polis. Political Studies. 2015. No. 3. P. 27-37. DOI: 10.17976/jpps/2015.03.03
27. Fukuyama, F. The End of History and a last man. Moscow, 2004. – 588 p.
