Если первая книга являла собой 50% работы двусторонней комиссии историков из двух государств, то рецензируемая книга написана бывшей крымчанкой, учившейся в Германии и защитившей свою диссертацию в 2014 г. (ее переводом с немецкого и является русская книга 2016) в швейцарском Цюрихе.

Публикацию этой книги по-русски можно только приветствовать. С одной стороны, она освещает интереснейший аспект «конструирования» новой украинской государственно-национальной идентичности. И эта идентичность очень во многом конструируется именно в разного рода полу-художественных, полу-этнографических, полунаучных дискурсах.

С другой стороны, автор, покинувшая самостийный украинский Крым еще в самом начале его тотальной украинизации, не перенесла на себе все сложности его пред-российского существования.

Одновременно с этим, образование, пусть и советско-перестроечное, в Крыму было украинским при всех его отличиях от того, что последовало за 1993 годом, когда Т. Хофман уже там не жила.

Наконец, автор книги, раз уж перед нами диссертация, максимально подробно описывает массу имеющихся методик подхода к изучению национально-идентификационных феноменов: здесь и «воображаемое» Андерсена, и «ориентализм» Саида, и пост-колониальные исследования с феминистским уклоном, и собственно этнография с этнологией и соответствующие методики их взаимодействия с литературой, и различные теории «городского» и «регионального текста», и т.д.

Исследовательница выбирает для своей схемы наиболее противостоящие друг другу феномены в современной украинской литературе, не стремясь следовать именно за популярностью на Западе, особенно в близком ей германоязычном мире, таких авторов как Полина Забужко (с ее национализмом, настоенном на сложной смеси язычества с феминизмом довольно крайнего толка) или В. Андруховича, галичанина, сознательно ориентирующегося на немецкие ценности и австро-венгерские образцы.

В качестве дополнительных обертонов привлекаются С. Клех, русскоязычный автор, переехавший жить в Москву (и этот пример можно только приветствовать), и почему-то Л. Улицкая с ее романом «Медея», где в рассказе крымской гречанки о своей жизни проступает трагедия крымских татар. Последний выбор уж точно продиктован популярностью московской писательницы на Западе.

Однако Т. Хофман вовсе не стремится быть ангажированной. Поэтому использует она и романы о донецких шахтерах, и творчество харьковчан, и подробно противопоставляет т.н. «Станиславскую школу» (по старому названию Ивано-Франковска) и школу «Житомирскую» (естественно, центрально-украинскую).

Настойчиво противопоставляется автором и имеющий место антагонизм литературы «хаты» и «города», который разделяет Украину идеологически не хуже, чем «Восток» - «Запад». Понятно, что «хаты» - это слободская Украина, а «города» - Западные Львов, Ивано-Франковск и т.д.

Более того, использование полу-литературных полу-этнографических текстов о донецких шахтерах, в одном из которых («Марк Шейдер») донецкие шахтеры среди прочего хотят прорыть тоннель до Киева (для этого маркшейдер обязателен!), можно увидеть очень тревожные предзнаменования, пропущенные киевскими властями и до, и после Майдана.

Жаль, что книга не имеет редакционно-издательского или экспертного преди- либо послесловия, которое показало бы, насколько именно выбранный автором ракурс позволил до Майдана увидеть тектонические подвижки в самом недалеком будущем. Понятно, что только что защитившийся молодой PHd, хоть сколько-нибудь думающий о своей карьере в Единой (в противостоянии «агрессивной России») Европе, этого делать не может.

Важно, что Т. Хофман не поддается на легкое идеологическое применение т.н. пост-колониального подхода, где жестокая пост- или нео-имперская Россия, не желающая пустить бывшего вассала в Европу, подавляет порыв Украины к свободе и процветанию на европейском, а не просто Украинском Западе.

Напротив, Т. Хофман пишет, что к украинской ситуации применим пример того, как австралийские жители стремились сознательно говорить на языке культуры Британской империи, считая ее более высокой. Так происходил процесс очередной, на сей раз самоколонизации. Именно эти процессы и наблюдает в украинском националистическом дискурсе автор книги, говоря, что именно их крайний национализм в сочетании с желанием украинизации восточных районов страны именно по западно-украинскому образцу полностью противоречит попытке толерантного подхода к аборигенам, кем бы они ни были, лежащем в основе «колониального перевода».

 Что касается восточной Украины, то здесь Т. Хофман подробно рассматривает два топоса: украинское Полесье как зону восходящей чуть ли не до ариев (что тревожно само по себе в контексте опыта ХХ века, включая и германский!!!) праязыческой культуры, и, одновременно, «зоны» во вполне прямом смысле, реализованном хотя бы неназываемым Андреем Тарковским в его «Сталкере». Понятно, что речь идет о Чернобыльской зоне.

Здесь во всю расцветают и апокалиптические сюжеты, и целая литература о путешествиях в эту зону, и тексты о реальных поездках туда, и даже сюжет о проведении медового месяца в зоне повышенной радиации, куда, как выясняется, ездят «новые русские» (не будем рассуждать о последствиях этого путешествия со счетчиком Гейгера для потомков украинских литераторов). 

Имея прямое отношение к этой проблематике, отметим, что в 1987 году условием подписания бумаг по приборам безопасности ядерных реакторов московскому институту в Киеве, мне было поставлено условие пообедать в институтской столовой. Хорошо, что дело было зимой, когда вся грязь была ближе ко дну соответствующих источников питьевой воды…

Но, так или иначе, это сюжет реальный и невеселый. Однако именно здесь находится точка соприкосновения трех славянских стран, которых разорвала и противопоставила нынешняя евроситуация.

Как пишет автор, именно здесь проводятся фестивали днепровского региона и даже «Славянского единства», которые объединяют пострадавших от катастрофы не только украинское, но и белорусское Полесье, а также соответствующие регионы России.

Наш собственный опыт работы именно с идеологемой «Славянское единство» или «взаимность» ( Л.Ф. Кацис, М.П.Одесский. «Славянская взаимность»: Модель и топика. Очерки. М., 2011.)  показывает, что особого положительного смысла эта работа (которая, как кажется, свертывается в новых политических условиях) не дает, ибо все описанные и многие другие виды локальных и топографических национализмов противостоят именно объединительным славянским идеологиям на тех же самых линиях разлома, где мы наблюдаем их в центростремительных процессах. А русская литература, на которой построена наша работа, диагностирует это с не меньшей точностью, чем украинское лоскутное идеологическо-фольклорное литературно-этнографическое одеяло, которое изображено на обложке книги.

Заметим, что Т. Хофман настойчиво пытается оторвать т.н. «Крымский текст» от русской литературы, что соответствует политико-географическим на тот момент реалиям, но не истории литературы. Кроме всего прочего, говоря о группе крымских литераторов «Полуостров», Т. Хофман не вспоминает роман В. Аксенова «Остров Крым», без которого сама идея названия группы становится либо бессмысленной, либо тавтологической как по отношению у географии Крыма, так и по отношению этих авторов к большой русской литературе.

Рассматривает автор и идеологию, восходящую к Милану Кундере, где Цетрально-Европейскость оказывается противопоставлена и «восточной отсталости» России, и чрезмерно антидуховному Западу. И здесь, как нетрудно понять, Украина окажется уже не одной из крупнейших стран Европы, а просто – крупнейшей. (Русский читатель мог еще в 2002 году ознакомиться со всей этой проблематикой, однако и 2004 год померанчевой революции, и Майдан так и остались для многих неожиданностью. См.: Апология Украины. Сборник статей / Ред-сост. Инна Булкина. М., 2002). Вот что могло быть знакомо русскому читателю уже тогда, при наличии, разумеется, интереса и вдумчивости: «Введение в географию Украины. Юрий Андрухович. Введение в географию. Игорь Клех. t°-карта Галиции.  Наталка Белоцеркивець. Кривенька качечка, или Еще раз о «трагедии Центрально-Восточной Европы». Александр Гриценко. Мир, Европа и мы. Оксана Пахлёвска. Украина и Европа в 2001-м: десятилетие утраченных возможностей. Милан Кундера. [Трагедия Центральной Европы] Мыкола Рябчук. От «Малороссии» к «Индоевропе»: украинские автостереотипы. Тарас Шумейко. Украинский культурный герой: Иван Сирко, Нестор Махно, Тарас Бульба. Проект «Украина». Кость Бондаренко. Проект Украина. Тарас Возняк. Проект «Украина»: итоги десятилетия. Виктор Золоторев. Проект Украина». Однако до событий 2013-2014 гг. этими проблемами интересовались лишь постмодернисты, для которых все – симулякр, да фанатичные славяноведы.

Интересно и такое разделение, анализируемое в книге: национально мыслящие украинские литераторы считают, что значение для развития украинской литературы имеют города по нисходящей от Львова до Киева, куда вообще не входит Одесса. А вот пишущий по-русски И. Клех готов относить к культуре Львова и русских, и польских, и украинских писателей от А.Н. Толстого и И.Э. Бабеля до Бруно Шульца, П. Целана вплоть до самого Андруховича.

Который, как пишет Т. Хофман, похоже, не без иронии, стал посвящать себя Бруно Шульцу (еврею, писавшему по-польски) лишь недавно.

И это не случайно: «ни Прохаско, ни Андрухович не вникают в значение Карпат для украинско-еврейской истории». Ведь в этом регионе евреи писали абсолютно на всех языках (заметим, что и Полесье было одним из главных районов расселения евреев, местом жизни и деятельности почти всех знаменитых хасидских направлений, включая прославленную династию Чернобыльских цадиков Тверских). К сожалению, Т. Хофман лишь походя касается этой проблемы, ссылаясь только на немецкие работы, например, о Черновицком олимпе, даже украинского автора Петро Рихло (Хотя есть и украинские и изданные на Украине: Поетика діалогу. Творчість Пауля Целана як інтертекст. - Чернівці: Рута, 2005. - 584 с.; Шібболет: пошуки єврейської ідентичності в німецькомовній літературі Буковини. Чернівці: Книги XXI. 2008. - 304 с. - Укр., нім)].

 Это же касается и еще одной болезненной проблемы – малых народов Карпат, включая русинов, когда походя упоминается о некоем местечке Таллергоф, где сидели некие москвофилы. А ведь это был один из первых концлагерей еще во времена Первой мировой войны. В упоминавшейся книге о славянской взаимности этому уделено немало места. (Польскую проблематику после возрождения проблемы Волынской резни уже при Порошенко и после Одесского дома профсоюзов мы оставим сейчас в стороне).

Неудивительно, что наиболее радикальный автор Андрухович в итоге приходит к пародированию основного карпатского этнографо-мистического героя – графа Дракулы, который объединяет всю проливавшуюся и проливаемую кровь Балкан. Без такого вампира движение вперед в осмыслении событий на Украине, похоже, невозможно.

Пока же самым сильным выражением «славянской взаимности», как ее видят в Европе, является присуждение Нобелевской премии по литературе сразу в трех категориях Светлане Алексиевич, белоруске, родившейся в «Станиславе» и пишущей по-русски, в числе прочего, и «Чернобыльскую молитву», имеющую проблемы с президентом Беларуси, описывающей душу красного Homo Soveticus’a и т.д.

В качестве заключения не можем не остановиться на описании в книге Т. Хофман главного и «самого живучего города Украины» (О. Мандельштам) Киева. Его сучасние украинские авторы описывают в терминах «страха». И это очень грустно звучит на сегодняшнем фоне уже после Майдана.

В вышедшей в 2015 году книге А. Пучкова «Киев» Осипа Мандельштама, которую мы также обозревали здесь, послесловие А. Босенко названо и вовсе «После Киева».

Не хотелось бы думать, что в истории Украины наступили времена пост-истории. Если это так, то диалог об истории этой важной страны можно будет вести уже только из Европы и России «поверх барьеров», т.е. поверх Украины (это слов и значит «граница» либо «застава», поэтому «в Украине» по-русски писать и говорить бессмысленно), а точка зрения украинских историков и этнографов станет лишь предметом изучения в Единой Европе и в кажущейся кому-то азиатской России. Свои же будут искать выход в постмодернистской иронии.

Впрочем, описанное Т. Хофман «предложение себя Европе» в терминах, которые самой Европе кажутся архаичными, ни к чему другому вести и не может.

Но к этому ведет сама идеология «Ураины-Руси», которая началась не в наши дни и даже не в пределах Российской Империи, но идеологии, уже сегодня приведшей к тем вполне политическим проблемам, о которых мы попытались кратко упомянуть здесь в связи с интересной книгой «крымско-немецкой» исследовательницы.

Хочется надеяться, что какой-то диалог между Украиной и Россией, между Россией и Европой хотя бы на культурном уровне окажется возможен.