Конспект лекции

Экономический или административный способ реформ: Витте и Столыпин

Сейчас есть распространенное мнение, что Российская империя к началу Первой мировой войны была страной благоденствия, что у нее были великолепные урожаи зерновых, что она была на передовых позициях в промышленном развитии. И это, в общем-то, так. Но вопрос заключается в том, а как это было достигнуто, это первый вопрос, и второй вопрос – что ее развитие экономическое имело еще и свои негативные стороны, о которых сейчас мало упоминают.

Витте, он человек XIX века, он вырос на идее развития национальной промышленности. Его любимым экономистом был, как известно, Фридрих Лист, автор классического труда о национальной промышленности. И это была эпоха общеевропейской индустриализации, когда ведущие страны вышли на новый уровень развития и достигли стадии развитой индустрии. И Витте мечтал о том, что Россия пойдет этим же путем и со временем эти страны догонит.

Надо понимать, что его мировоззрение складывалось под влиянием различных факторов. Во многом здесь была еще идея государственности. Он был типичный державник, как бы мы сейчас сказали. Собственно, сама идея экономического роста его привлекала поскольку, постольку она работала на развитие империи, на ее стабилизацию. И свои взгляды он достаточно определенно изложил в одном из всеподданнейших докладов Николаю II в 90-е годы, когда написал, что, если Россия хочет сохранить свои границы или даже расширить зону своего экономического и политического влияния, она обязана развивать свою индустрию, поскольку в ином случае иноземные экономические, затем и политические интересы проникнут через границы страны, что приведет к постепенному росту зависимости империи от других держав. Вот это было в самом кратком сжатом очерке вся его философия и мировоззрение.

Чтобы избежать этой участи, чтобы не стать полуколонией или колонией более развитых экономически держав, он видел главное единственное направление – это ускоренная индустриализация страны, ускоренное развитие промышленности. Самая затаенная его цель, я бы сказал так, которую он выражал нечасто, но все-таки иногда высказывал, она заключалась в том, чтобы Россия сумела экономически подчинить себе ту зону ближнего влияния, которая ей была доступна. Речь идет о странах Среднего Востока, таких как Турция, Иран, и о странах Дальнего Востока (Китай, Монголия). Он полагал, что если Россия сумеет совершить индустриальный рывок, она сможет свои товары вывозить на восточные рынки и выручкой от продажи русских продуктов покрывать те расходы, которые были связаны с займами и иностранными инвестициями в экономику страны. Вот такая сложная достаточно система, результатом которой должно было стать, что Россия выдвинется в передовые ряды экономически развитых держав.

Я бы сказал так, что три основные игрока были на экономическом поле в то время – это государство (и его интересы целиком и полностью представлял Витте), это был отечественный предпринимательский капитал, который, в общем-то, в советское время почти не учитывался. Сейчас о российских предпринимателях говорят много и с удовольствием, но, как мне кажется, их экономические заслуги, их экономическая функция в системе того времени, она еще недостаточно определена. И третий основной игрок – это иностранный капитал. Вот я, пожалуй, начну с него.

В чем заключалась идея Витте? Он исходил из того, что Россия бедна капиталом, и это было правда, поскольку экономическое развитие страны не давало возможности существенных внутренних накоплений. А на Западе деньги были, и они были дешевые. Весь вопрос заключался в том, как привлечь эти инвестиции в экономику России.

Витте поставил такую задачу, и, конечно же, одним из основных инструментов решения этой задачи было придание русскому рублю статуса твердо конвертируемой валюты. Это была знаменитая денежная реформа Витте 1895-1897 годов, в ходе которой рубль из слабой бумажной плавающей валюты с очень изменчивым курсом стал валютой, одной из самых твердых в мире. С того времени, с 1895 года по начало I мировой войны, рубль считался одной из самых обеспеченных золотом валют в мире.

Это действительно было достигнуто, за счет того, что был накоплен золотой запас. Создавался он не только и не столько за счет внутренней добычи золота, как многие думают. Скорее, основным источником здесь были экспортные поступления от продажи русского зерна, прежде всего, в страны Европы, плюс займовые операции, которые царское правительство, правительство Витте активно вело на западных рынках, привлекая эти займы и создавая тем самым необходимый золотой запас.

Чтобы сказать, что такое был тогда русский рубль в отношении других валют, скажу, что он стоил полдоллара (тогдашнего доллара) и примерно одну десятую английского фунта стерлингов. Это было очень хорошее, во-первых, соотношение по золоту, а во-вторых, что самое главное, перестали осуществляться вот эти резкие колебания курса, которые приносили России большие убытки в довиттевскую эпоху.

Конечно же, не все в России были рады установлению этого курса. Собственно, сам Витте называл его «золотым мостом», по которому иностранные инвестиции притекут в экономику страны. И эти инвестиции притекали. Но была серьезная оппозиция – она была в основном в рядах крупных землевладельцев, собственников громадных латифундий, которые свое зерно поставляли на рынок, в том числе и на внешний рынок. А колебания рубля и его укрепление, оно приводило к тому, что они получали меньше рублей за свое зерно, чем прежде. Поэтому аристократическая оппозиция, в том числе и в государственном совете, реформе Витте и его курсу, была достаточно определенной.Но надо отдать должно административному таланту, напору, энергии Сергея Юльевича, он был человеком невероятной энергии, умел находить выходы в самых немыслимых положениях. Его основным кредо была такая идея, что реформы в России надо проводить быстро, иначе они забалтываются, затормаживаются и не удаются. Идея абсолютно верная, поэтому, зная царскую бюрократическую машину, которая действительно была достаточно неповоротлива, он действовал напрямик. Он получал на своем всеподданнейшем докладе резолюцию положительную императора, а эта резолюция имела силу закона фактически, и таким образом он обходил все препоны в государственном совете, в конкурирующих ведомствах и сумел свою реформу пробить.

Что получилось в итоге? В итоге в 90-е годы Россия пережила настоящий промышленный бум. Можно сказать, что идея Витте реализовалась: Россия совершила этот рывок, с помощью в том числе иностранного капитала. Хотя не будем преувеличивать его значение, но, тем не менее, эти инвестиции сыграли (и очень заметную) роль в оживлении экономики страны. Скажу только один пример: Донбасс, современный донецкий бассейн, угольно-металлургический район, был фактически построен (заводы, домны, шахты) на средства французских и бельгийских инвесторов. Они вкладывали туда деньги, они завозили туда оборудование из Европы, они налаживали производство. И фактически они сумели в течение небольшого времени, 15-20 лет, создать на юге России новый металлургический район, который не только стал конкурентным старому Уралу, но и далеко превзошел его по производительности труда и по объему выпускаемой продукции. Вот что такое иностранный капитал.

При этом, конечно же, Витте понимал, что этот капитал должен действовать в определенных рамках, что является уроком для современности. Была достаточно жесткая регламентация деятельности иностранных компаний в России, вплоть до того, что правительство царское имело право без объяснения причин отзывать лицензии у этих компаний и запрещать им деятельность в России, если эта деятельность признавалась правительством невыгодной для России.

Вот, собственно, что касается одного из авторов, как сейчас говорят, экономического поля иностранного капитала. В результате к I мировой войне доля иностранных инвестиций в промышленном потенциале страны составляла примерно 18-20%. Это достаточно много – пятая часть. Но все-таки это не было решающим фактором экономического роста. Достаточно много есть сочинений, особенно наших западных коллег, которые подчеркивают инновационную, модернизационную функцию иностранного капитала, именно «благодаря которому», как они пишут, России удалось преодолеть свою вековую отсталость. Это правда, но это не вся правда. Остальные четыре пятых были отечественного происхождения. И это говорит о том, что доля отечественного предпринимательского капитала была очень значительной. Я бы даже сказал, решающая эта роль была.

Мы привыкли рассуждать о том, что в России государство всегда играло преобладающую роль – и в экономике, и в других сферах нашей жизни. Это, конечно, так, но чтобы понять масштабы и вектор деятельности Витте, надо, наверное, немножко отойти назад и посмотреть как бы с исторической ретроспективы.

Со времен Петра в России действовала определенная экономическая модель. Она была основана на западных технологиях, мануфактурах (передовая технология того времени), плюс рабский по существу труд крепостных. Вот это соединение дало возможность России создать свой флот, армию нарядить, уральские заводы знаменитые… Все они строились на этом принципе. И до поры до времени, в течение примерно полутора веков эта модель действовала. Она была, собственно, абсолютно государственной моделью. Здесь и заказчиком, и инвестором, и получателем продукции, и реализатором ее – все выступало государство. Это было в интересах укрепления военной мощи страны.

Эта модель свою роль сыграла, Россия стала великой военной державой, расширила свои границы, укрепила их. Но у этой модели была очень серьезная слабость: у нее не было импульса к самообновлению. К инновациям, как мы бы сейчас сказали. Поэтому один, может быть, самый яркий пример – паровая машина русского инженера Ползунова. Сейчас она хранится в Барнаульском краеведческом музее. Первая в мире паровая машина была создана не англичанином Джеймсом Уаттом, а русским инженером Иваном Ползуновым. И есть вполне определенный повод гордиться этим. Но в чем трагизм ситуации – в том, что эта машина оказалась невостребованной уральскими заводчиками. Им было выгоднее труд подневольный, дармовой – труд приписных крестьян, крепостных по существу. И машина эта осталась в одном экземпляре. После смерти самого Ползунова у него даже последователей не нашлось. Машину сдали в музей, и там она до сих пор и находится.

Вот в этой крепостнической системе вот это был очень большой изъян, когда рабский неоплачиваемый труд, он служил таким большим искусом для предпринимателей: воспользоваться казенными льготами, приписать крестьян к заводику и, собственно, ничего не обновлять. И к середине XIX века уральская металлургия уже была, в общем-то, в кризисе, технологически она отстала от западных производств, где уже появились новые технологии, мартены, а в России еще был старый способ – на древесном угле выплавляли металл.

И это обнаружила Крымская война. Технологическую отсталость России она обнажила, и, более того, поражение в этой войне – а поражение было полным. Россия лишилась своего флота черноморского, лишилась портов, в общем-то, это был достаточно унизительный Парижский мир, который пришлось подписать императору Александру II, и императору стало вполне очевидно, что причиной всему является экономическое отставание России. Петровская модель себя исчерпала. Нужна была модель новая.

И эта вторая модель, ее можно, в отличие от той государственной, назвать рыночной, эта модель была реализована, начиная с царствования Александра II, то есть с середины XIX века и вплоть до начала I мировой войны. И эта модель, что я особенно хочу подчеркнуть, она высвободила громадные внутренние силы русского народа как основного народа империи. Если вы вспомните знаменитые текстильные династии Москвы, Иванова, Твери, то большинство из них, во-первых, из крестьян, а во-вторых, даже из крепостных крестьян. Для них, те же Морозовы, Лягушинские, Третьяковы и так далее и так далее, для них эта эпоха стала периодом полного расцвета, когда появилась свободная рабочая сила, когда они получили возможность работать на рынок и сбывать там свои изделия, то бишь ткани, и они были независимы (относительно независимы) от государства, поскольку здесь речь не шла ни о льготах казенных, ни о каких-то привилегиях, ни о заказах. Эта экономика работала на рынок.

Я считаю, что у нас этот сегмент легкой так называемой индустрии, он до сих пор у нас недооценен. Мы всегда оглядываемся по старой советской привычке на развитие тяжелой промышленности. Это, конечно, тоже верно – и паровозы нужны, и корабли, и железные дороги, но вот эта текстильная промышленность, она сыграла совершенно прорывную роль, роль такого локомотива.

Крымская война показала технологическое, техническое отставание России, и на путях развития петровской экономической системы это отставание ликвидировать было нельзя. Возникла новая рыночная система отношений. В ней ключевую роль играл частный отечественный капитал. Я особенно хочу это подчеркнуть, потому что Витте собственных предпринимателей, вообще говоря, недооценивал. Он полагал, что предпринимателей в России мало, что капиталов у них тоже мало, что на их средства поднять экономику, продвинуть промышленный рост нельзя. И, более того, он полагал, что государство должно везде присутствовать на экономической поляне, в каждом сегменте ее государство должно играть решающую контролирующую роль. И, в общем-то, он достаточно изнурял российских предпринимателей системой вот этого надзора, постоянных указаний, постоянных ограничений. Его даже называли что-то вроде тайного социалиста, что он так не любит капитализм частный, что похож на государственного социалиста. Это правда и это была, мне кажется, ошибка или слабость системы Витте – в том, что он недооценивал собственных предпринимателей.

Другая слабость заключалась в том, что он переоценивал экономическую роль государства. Он полагал, что государство может все, что государство в России – это как бы такой феномен, по сравнению с которым все любые другие участники экономической жизни, они совершенно не играют роли. У него была идея, о которой я говорил, державство, основанная в том числе и на представлении о том, что государство в России играет совершенно исключительную роль и должно продолжать эту роль играть. Он прямо говорил Николаю II, что по условию нашей жизни у нас, в отличие например, от Англии, государство играет решающую роль и должно продолжать ее играть. В Англии есть частный капитал, есть свободные ассоциации, есть коммуны и так далее, в России всего этого ничего нет. И только чиновник может направлять экономическую жизнь страны. Это было его твердое убеждение.

Говоря о том, к чему пришла система Витте к концу его министерства. Я напомню, что он был отставлен от поста министра финансов в августе 1903 года. К тому времени Россия пережила очень серьезный экономический кризис (и совершенно неожиданный). Кризис был мировой, он начался не у нас, а на западе, затем перекинулся в Россию и приобрел очень острую форму. Это был кризис перепроизводства. Заводы вставали, потому что их продукция не находила сбыта, в первую очередь у казны, то есть у государства, и на рынке тоже.

Откуда появилась эта особая острота, и Витте понял эту основную, я бы сказал, слабость своей системы – она не была связана с внутренним рынком, недостаточно была связана. Его идея государственных заводов, государственных железных дорог, эти идеи реализовались, но выяснилось, что основная масса населения страны (80% населения России того времени были крестьяне, жили в деревне), эти люди практически не связаны с промышленностью. У них не хватало средств для покупки даже серпов, не говоря там о плугах или сельскохозяйственных машинах. И Витте осознал эту идею, это положение, эту слабость, о том, что чтобы придать экономическому росту постоянный стабильный характер, он должен опираться на расширение внутреннего рынка, на потребление основной массой населения. Но как этого было добиться, когда русский крестьянин жил довольно бедно, я бы сказал?

Это как раз к вопросу о том, насколько Российская империя представляла собой страны благоденствия. Да, к началу I мировой войны Россия вышла на пятое место по уровню промышленного производства. Ее доля в мировом производстве превышала 5%. Это достаточно много, с учетом того, что еще 20-30 лет назад, до Витте эта доля не достигала и 3%.

Но возвращаясь к проблемам основной массы населения страны. Россия являлась страной с самой высокой в мире рождаемостью. В те времена, накануне I мировой войны, в пределах империи проживало 170 млн. человек. Это означало, что каждый десятый житель тогдашней Земли был подданный российского императора. И население это действительно очень быстро росло. Но в связи с низким уровнем жизни сельского населения, с отсутствием необходимых медицинских, социальных условий, гигиенических даже, Россия была еще известна и самым высоким в мире уровнем смертности, детской смертности.

Это означало, что страна была очень динамичной, страна бурно развивалась. Но развивался только один сегмент – промышленность. А сельское хозяйство, аграрная Россия серьезно отставала. Витте это понял, и уже в 1902 году он созвал так называемое особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности. И на этом совещании он поставил вопрос перед уважаемыми экономистами, экспертами, как добиться того, чтобы сельское хозяйство развивалось более эффективно, более динамично. В общем, вопрос был задан, и ответ был достаточно однозначен – практически все говорили о гнетущем влиянии общинных отношений. Чтобы говорить об этом, надо, опять-таки, чуть-чуть вернуться назад, ко временам крестьянской реформы 1861 года. Реформа была проведена таким образом, что, предоставив крепостным крестьянам личную свободу, она серьезно урезала их земельные владения, во-первых, а во-вторых, сохранила общинную систему организации. И эта система общинная, она затем искусственно во многом правительством поддерживалась и сохранялась на протяжении всего XIX века. В результате русский крестьянин, связанный общинной порукой, он терял самостоятельность, терял инициативу. В общем-то, община превратилась в серьезный тормоз экономического развития. И вот к этому выводу пришли однозначно эксперты совещания, созванного Витте.

Почему, собственно, потом Витте говорил, что идея аграрной реформы была у него похищена Столыпиным, он об этом говорил – именно потому, что он уже понял причину, но не смог еще приступить к реализации этой идеи о том, как освободить русского крестьянина от уз общинной организации. Вот эту задачу взял на себя следующий крупный реформатор России – это Петр Столыпин.

Но чтобы понять ту обстановку, в которой ему приходилось действовать, опять-таки, надо чуть-чуть вернуться назад и, опять-таки, вернуться еще к фигуре Витте. Витте, пожалуй, был самый даровитый государственный деятель того времени, во всех случаях в достолыпинскую эпоху. И, несмотря на свою отставку 1903 года, он, в общем, сохранял высокий авторитет в правительственных кругах и у самого императора. И когда происходил очередной серьезный кризис, то о Витте вспоминали.

Так произошло и во время русско-японской войны, которой Витте не желал и хотел ее предотвратить, но поскольку она началась, ему пришлось подводить ее итоги. Русская армия потерпела серьезное поражение и в сухопутных сражениях на Ляодунском полуострове, и потеряла свой тихоокеанский флот (две эскадры – одна в Порт-Артуре, другая в сражении при Цусиме). Поражение было жестоким, унизительным, и для подписания сколь-нибудь приемлемого мирного договора вспомнили о фигуре Витте. Витте был назначен главой русского дипломатического представительства, русской делегации на мирных переговорах с Японией и сумел, несмотря на очень серьезное, я повторяю, военное поражение, сумел добиться приемлемого мира для России без очень серьезных потерь. Единственной территориальной потерей стал Южный Сахалин, южная половина острова Сахалин, который, по Портсмутскому миру, подписанному в Соединенных Штатах с Японией, отошел к японской империи. После этого Витте в России стали звать Граф Полусахалинский, такое насмешливое издевательское прозвище ему было дано.

Но, как выяснилось, пик кризиса еще не был достигнут. Война инициировала, можно сказать, или ускорила развитие внутренних беспорядков, революция в стране началась. И после того, как в августе 1905 года Портсмутский мир был подписан, и все надеялись в правящих кругах на умиротворение страны, произошло ровным счетом обратное: осень 1905 года стала временем очень серьезного политического и экономического кризисов. Забастовки, стачки, восстания охватили очень многие города империи. Либеральное движение требовало от императора Конституции, парламента.

Николай II оказался в очень сложном положении. И тогда вновь на выручку был призван Сергей Юльевич Витте, с его умением находить выходы из немыслимых положений. И ему пришлось убеждать императора, что надо пойти на уступки. Чтобы умиротворить страну, 17-го октября 1905 года был опубликован императорский манифест под таким скромным названием «О совершенствовании государственного строя». На самом деле это была коренная реформа государственного строя. Объявлялись политические свободы в стране, заявлялось о созыве законодательного органа власти, парламента. И тем самым власть императора, хоть и не самым значительным образом, но была урезана.

Это был вынужденный шаг. Витте сам не был серьезным сторонником этого манифеста, но понимал, что в той ситуации, если власть не пойдет на уступки обществу, то стране грозит кровавая революция, еще более худшая, чем она была в те времена. И, действительно, ход Витте себя оправдал. Была создана Государственная Дума. Примерно к весне 1906 года удалось успокоить общество.

Россия в те времена переживала очень серьезный финансовый кризис. Золотой запас государственного банка был практически растащен, практически исчез, поскольку по закону о русском золотом рубле бумажные деньги в стране ходили наравне с золотыми, и каждый желающий мог зайти в государственный банк, в сберегательную кассу и потребовать, чтобы ему за бумажные рубли выдали золотую монету. Левые силы прямо призывали к тому, чтобы рабочие и крестьяне шли и изымали свои вклады золотом, и тогда государственный банк лишится золотого запаса, рубль обесценится, настанет финансовый крах, который, собственно, должен был ускорить еще и течение революции.

Витте удалось избежать и этой опасности. Он получил громадный заем во Франции на сумму 840 млн. руб. Это очень крупные деньги. Если себе представить, что такое золотой рубль, то по разным оценкам экспертов тогдашний рубль стоил от 22 до 37 современных американских долларов. Что такое 840 млн., вы можете легко себе представить. Благодаря этому займу удалось выйти из такого финансового пике, из штопора. Страна, повторяю, к лету 1906 года успокоилась, была создана Государственная Дума, однако же Дума эта оказалась революционной. Она отражала настроение тех революционных избирателей, которые голосовали на ее выборах.

И вот здесь на историческую сцену выходит новая фигура. С Витте, кстати говоря, поступили довольно бесцеремонно. Император никогда не простил ему манифеста 17-го октября и поклялся, что при его жизни Витте больше никогда не займет влиятельного поста. Поэтому, как только была создана Государственная Дума в апреле 1906 года, Витте был отправлен в отставку со всех своих постов. А пост у него был, ни много ни мало – глава правительства.

И ему на смену был выдвинут новый фаворит, новый кандидат, саратовский губернатор, который себя прекрасно проявил при подавлении крестьянских восстаний в Саратовской губернии, Петр Столыпин. Это человек родовитый, дворянин, разумеется, дальний родственник Лермонтова, человек, который переписывался со Львом Толстым, очень одаренный, очень талантливый человек. Но я бы сказал, он был иного плана государственный деятель, в отличие от Витте.

Идеал для них был общий: это мощная, развитая, стабильная империя. И Витте мечтал об этом, и Столыпин, безусловно, целью своей жизни поставил борьбу с революцией, которая является для империи гибелью. Он это понимал. И его идея была такая, я бы сказал даже, не просто экономически развитая, но даже, я бы сказал, унифицированная империя. Последние годы жизни он много потратил на то, чтобы подчинить все регионы, все окраины империи единым правилам. А правила эти, действительно, иногда серьезно отличались. В частности, это касалось Великого княжества Финляндского, которое находилось на особом статусе автономии в составе империи. Столыпин достаточно жесткую политику проводил унификации законов, подчинения центральной власти, русификации Финляндии. И в этом смысле он имел еще и сильную оппозицию со стороны национальных, я бы сказал так, кадров, национальных политических элит.

Но, повторяю, они были близки в своей мечте о мощной российской империи. Это их, безусловно, сближало. Средства для этого избирались ими, в общем, такие, какие диктовала историческая обстановка. Если у Витте это были, конечно же, задачи прежде всего экономического развития, экономического роста, в условиях достаточно еще стабильной общей обстановки, то у Столыпина это уже была борьба с пожаром революции, административные жесткие меры по ее подавлению и затем попытка избежать новой революции путем экономической аграрной реформы.

Из саратовских губернаторов он был поставлен Николаем на пост главы министерства внутренних дел, а уже затем стал во главе правительства премьер-министром.

Столыпин, надо сказать, о котором левая, социалистическая и либеральная агитации говорили довольно много серьезных плохих вещей и обвиняли его в создании военно-полевых судов, казни без суда и следствия, и это было обоснованно, в принципе, то есть такие факты действительно имели место. Известна, например, легендарная фраза кадета Федора Родичева, который, обвиняя Столыпина, применил выражение «столыпинский галстук» и сопроводил это соответствующим жестом, чтобы было всем понятно, что речь идет о виселице. Так что оппозиции, и левая, и либеральная, они были довольно сильные по отношению к Столыпину.

Но надо сказать, что ситуация была, я бы сказал, если не катастрофической, то достаточно критической. Действовали по стране многочисленные группы террористов левого толка – анархисты, максималисты, социал-демократы, эсеры… У всех были свои боевые организации, и все ставили целью истребление, собственно, власть предержащих. Ведь военно-полевые суды Столыпина были введены после того, как на него самого было проведено покушение. Его дача в Петербурге на Аптекарском острове была взорвана громадным зарядом динамита, погибло очень много людей, увечья получили дети Столыпина. Сам он не пострадал. Но это, я думаю, был последний толчок в том, чтобы он взялся за борьбу с революцией такими же жестокими кровавыми методами. По практике военно-полевых судов каждый задержанный с оружием в руках и оказывающий сопротивление представителям власти подлежал смертной казни, причем в течение 24 часов, без права апелляции и так далее. Всего эту процедуру, если ее можно так назвать, прошли примерно 2200 человек – 2200 человек были жертвами этих военно-полевых судов. Это была жестокая мера, но надо сказать, что эффект она дала. Россия при Столыпине успокоилась. Наступило послереволюционное отрезвление, что ли, общества. Итак, Петр Столыпин был, можно сказать, олицетворением борьбы с русской революцией. Он ей противостоял, применял такой образ, говоря в Думе, выступая перед депутатами, говорил в оправдание своих жестких действий, что если на вас на улице нападут разбойники с ножом, вы не можете действовать иначе, как дать им отпор. В этом смысле он был достаточно жестким политиком, который не церемонился с первыми двумя государственными думами. Эти думы были по составу в основном кадетскими, но с сильным влиянием эсеров, революционной партии. Они выдвигали достаточно радикальные требования к власти, вплоть до ликвидации помещичьего землевладения, на что власть, разумеется, пойти не могла. И в отношении этих первых двух дум Столыпин применял достаточно жесткие меры. Это был прямой разгон этих дум, досрочное прекращение их деятельности.

Скажу так, что в России в целом эти действия (не в интеллигентской среде, а, скорее, в простонародной), в общем-то, не имели особого отклика. В этой связи припомню один случай. Корреспондент английской газеты «Таймс» в Петербурге, получив известие о роспуске Государственной Думы в июле 1906 года, решил выяснить, как к этому относится общественное мнение страны. И он нашел прекрасный ход: он взял билет в третий класс поезда Петербург-Москва и проехал сначала от Петербурга до Москвы, ходил по вагонам, слушал, о чем говорят, и обратно также взял билет из Москвы в Петербург. По приезде дал телеграмму в «Таймс», что русское общественное мнение совершенно равнодушно к роспуску их Государственной Думы. Люди говорили о чем угодно в вагонах, но не об этом.

И это правда. Дума, парламент – это был еще такой экзотический цветок на русской почве, деятельность которого еще в широкой массе была не очень понятна. Но сам Столыпин понимал, что надо строить отношения с парламентом более конструктивно. В этой связи он предпринял свои шаги. Он изменил избирательный закон, в Думу стали попадать более цензовые, то есть более состоятельные лица, уже там не было радикалов, бунтарей, которые призывали к революционным эксцессам. Третья Государственная Дума и затем четвертая (четвертая уже была после его смерти, но это было его наследие) – это были думы уже достаточно конструктивные, которые были готовы работать с властью.

И власть применяла свои технологии для работы с Думой. Было создано парламентское большинство в лице партии октябристов. Октябристы – это партия, которая взяла название манифеста 17-го октября 1905 года. Это была проправительственная партия, которая, блокируясь с некоторыми другими более правыми партиями (или отчасти с левыми), могла создать парламентское большинство и проводить необходимые решения в Государственной Думе. Эта тактика Столыпина абсолютно сработала. С парламентом контакт он наладил, революцию он подавил, но как мудрый государственный деятель он понимал, что недостаточно пресечь проявления революции, нужно сам корень ее уничтожить. И понятно было, что без серьезной экономической реформы этот корень было не вытащить.

Проблема заключалась в том, что революция 1905 года, она ведь была все-таки в основном крестьянская революция. Это были выступления и мятежи крестьян против помещиков, за землю. Это была борьба за землю. Жгли помещичьи усадьбы, хотели, чтобы помещики вообще уехали отсюда, оставили эту землю. Таких пожаров было тысячи и тысячи по всей стране. И Столыпин не мог не понимать, что крестьянские требования земли, они в основе, конечно, обоснованы, но только их нельзя было решить на путях ущемления или ликвидации помещичьего землевладения. Дворяне, помещики – это опора империи, их интересы превыше всего. Но выход нужно было искать.

И я думаю, что он нашел очень верный по тем временам выход – он обратил внимание на закрепощенное положение крестьянина в общине. И он взял, воспринял эту идею Витте, хотя к самому Витте у него было отношение, я бы сказал, критическим: он, как и император, весьма критически оценивал его манифест 17-го октября. Столыпин, как и Витте, оба были державники, но Столыпин был против этого манифеста как документа, который был вырван у власти в период острого политического кризиса и привел к некоторому ущемлению прав самого верховного правителя, то есть императора. Но в условиях, когда манифест был издан и дума уже действовала, он, конечно же, действовал сам по тем лекалам, которые изготовил для него Витте.

Но идею Витте о ликвидации крестьянской общины Столыпин со свойственным ему административным даром сумел довести до практической реализации. Действительно, с 1906 года, когда вышел первый указ реформы столыпинской, до I мировой войны, а я хочу напомнить, что реформа была официально приостановлена во время войны, потому что было, конечно же, не до реформы, прошло всего лишь менее 8 лет (1906-1914). И даже за это время, исторически очень ограниченное, реформа, конечно же, серьезно продвинула российскую экономику. Если при Витте в 90-х годах Россия примерно вдвое увеличила свой промышленный потенциал, то при Столыпине за годы предвоенного подъема – еще в полтора раза. Это был очень серьезный скачок, в какой-то степени связанный и с проведением его аграрной реформы.

У каждого была команда. У Витте была блестящая команда, он ее сам воспитал, создал, начиная ее с того времени, когда руководил министерством финансов. У него были прекрасные ученики. Среди них, кстати говоря, министр финансов, который сменил его на этом посту, Владимир Коковцов, был Алексей Путилов, знаменитый петербургский банкир впоследствии, а при Витте он руководил правительственными банками, русско-китайским и другими. И очень много было, достаточно много было людей, которые их разделяли взгляды, которые работали в определённых сегментах. Я бы не сказал, что они были так одиноки. Другое дело, что сопротивление со стороны определённых кругов было и очень серьезное. Я говорил уже об аристократической оппозиции, о помещичьей оппозиции реформам Витте. Были, конечно же, и слева серьезные оппозиции, поскольку, например, Ленин писал о том, что Витте – это министр-маклер, министр-клоун, что он фокусы какие-то показывает и всегда, на самом деле, служит беспрекословно императору против основной массы населения. Настраивали как бы народ против него. Да, это все противодействие было.

У Столыпина тоже, кстати говоря, была своя даровитая команда. А иначе государственный деятель не может действовать. Ему нужно иметь на ключевых постах доверенных людей, иначе его машина не заработает. И у них было так же.

Другое дело, что очень важна же была позиция императора. Николай II до поры безусловно поддерживал Витте, поскольку Витте был любимым министром его отца, Александра III, и он как бы усвоил это отношение, перенес на Витте отношение отца. Это понятно. Но вот после 1905 года он был сильно на него гневен и перестал даже принимать его.

Что касается Столыпина, сначала Петра Аркадьевича он поддерживал, император, тоже, это был фактически спаситель империи – он прекратил революцию в стране. Но затем отношение испортилось. Я бы сказал так, что у Николая была такая черта: он, сам будучи человеком не очень большого масштаба, он с трудом терпел рядом с собой таких масштабных, даровитых людей, они его заслоняли. Он как бы испытывал чувство постоянной такой неловкости, дискомфорта от того, что они ему постоянно приносят бумаги, настаивают на своем мнении, а он был вынужден так или иначе уступать, не всегда будучи с ними согласен. Он, как человек слабый, очень не любил давления на себя, с трудом его переносил. Внешне это не проявлялось, но отношения менялись. И вот со временем, когда Столыпин стал все чаще прибегать к непосредственному обращению к императору, к убеждению его необходимости того или иного указа, отношения эти изменились. Проявилось отношение императора ярче всего в момент гибели Столыпина в Киеве, когда он был смертельно ранен и несколько дней находился в больнице, в Киеве, император не посетил его.

То, что сам Столыпин погиб в сентябре 1911 года от руки убийцы, это был, конечно же, фактор, весьма негативно подействовавший на ход реализации его реформы, но, тем не менее, не отменивший ее. Проблема заключается, мне кажется, в том, что реформа столыпинская запоздала. Столыпин мечтал о 20 годах примерно, которые он мог бы потратить на реализацию своей идеи, и за эти 20 лет, он был убежден, Россия совершит новый невиданный экономический рывок. Пожалуй, я с ним бы здесь вполне согласился. Но история не отвела Петру Столыпину этих 20 лет.

Это, как мне кажется, очень серьезная ошибка именно политического руководства императорской России: столыпинскую реформу надо было проводить не под влиянием революции, не в условиях форс-мажорных обстоятельств и в обстановке нарастания мирового напряжения накануне мировой войны. Ее нужно было проводить лет на 20 раньше. Тогда, когда крестьяне по положению выходили из временно-обязанных отношений к помещику, это было начало 80-х годов, и вот тогда-то нужно было устраивать их жизнь по-новому. Во всяком случае, предоставить им свободу выбора: оставаться в общине или выходить в хутора, на отдельные участки. Этого не было сделано.

Напротив, идеологии того времени, идеологии Победоносцева и Александра III, который разделял его взгляды, заключались в том, что надо «подморозить почву», не нужно никаких реформ, что крестьянина надо оставить в общине. Община, она ведь, помимо того, что объединяла хозяйственную деятельность крестьян, она еще служила для государства удобной формой налоговых поступлений, потому что там была система круговой поруки. Если кто-то из крестьян оставался должен государству по налогам, то есть у него была недоимка так называемая, то все остальные члены общины должны были распределить между собой эту сумму и внести ее. Это было удобно для государства. А второе – то, что община являлась таким еще инструментом политического надзора за крестьянами. В ней очень хорошо было видно, так сказать, кто чем дышит, кто о чем думает. И местный глава общины всегда мог доложить начальству о неблагонадежных.

Это было, опять-таки, для государства очень удобно. Но, однако же, тогда никто недооценил.

Я не идеализирую эту реформу. В ней были моменты административного давления на крестьян, даже принуждения их к выходу из общины. Были моменты административной неготовности, когда, например, призывали выйти из общины, но землеустроительные работы не могли провести, не хватало землемеров, кадров и так далее. Были моменты, когда крестьян посылали на новые земли в Сибирь, а там инфраструктура, как сейчас говорят, не была готова. Они приезжали на пустое неосвоенное место, и многие не выдерживали, возвращались назад. Но это все, я бы сказал, моменты даже, скорее всего, неизбежные в той, повторяю, экстремальной обстановке, в которой проводилась реформа, и такими темпами, какими она проводилась. Повторяю, у Столыпина не было запаса времени, он пытался ускорить этот процесс, в том числе путем давления на крестьян. А в этой обстановке, конечно же, бывало случаев немало, когда не хватало естественных ресурсов, не были еще подготовлены эти условия, а общину уже нужно было ломать.

Поэтому есть такие мнения, и они достаточно распространены в литературе, что реформа отнюдь не оказалась таким подарком для русского крестьянина, что шла тяжело. Да, безусловно, все это так. Но надо же иметь в виду, какого масштаба была эта реформа, сколько миллионов людей она затронула. И в те 5-6 лет, которые история отвела Столыпину на реализацию этой реформы, я все же таки думаю, что он сделал очень много. Я уже говорил, что в годы мировой войны реформа была приостановлена, а затем в 1917 году она была официально прекращена. Так что всего 8 лет фактически она продолжалась, и за эти годы многое было сделано. Началось генеральное межевание, крестьянам наконец отводились свои наделы в постоянное пользование. А община, как я хочу напомнить нашим слушателям или зрителям, предполагала периодический передел земли – то есть ваша полоска в общем клине сельского общества, она вам давалась на определенный срок, несколько лет, затем она переходила к другому. Не было смысла ее удобрять, проводить агротехнику, мелиорацию и так далее. Крестьянину какой был от этого смысл – земля не его, она уйдет на сторону. Теперь же появился этот резон.

И вот есть просто такие цифры, данные, которые косвенным образом свидетельствуют, насколько успешно пошла реформа. Это данные о росте потребления сельскохозяйственных машин. Накануне I мировой войны это был настоящий бум у русского крестьянства. Внутренние заводы не справлялись с заказами, были вынуждены серьезно расширить экспорт сельскохозяйственной техники. Хотя заводы строились… В Москве, например, знаменитый завод фирмы Маккорник, американской фирмы по производству уборочной техники, сейчас это в Люберцах, завод до сих пор существует, люберецкий завод (имени Ухтомского он был в советское время). Тогда он был основан специально с учетом того, что рынок сельскохозяйственной техники гигантски расширяется в России. И это была правда, и виды, что называется, перспективы у российской экономики были очень хорошими. Но все изменила I мировая война, которая спутала все карты и фактически стала катализатором новой революции в России.

Думаю, что, не будь этой войны, а избежать ее, в принципе, можно было, то у России была бы иная историческая судьба. И в этом смысле мы сейчас и вспоминаем ту I мировую войну, столетие которой будет отмечаться в будущем 2014 году, именно как войну, которая изменила ход и российской истории, да, в общем-то, и мировой. В историографии зарубежной, а сейчас все более и в отечественной, уже распространен такой термин «долгий XIX век». Это не астрономический век, а исторический век. Так вот, начало его относится к Великой французской революции, а конец – к I мировой войне. Именно I мировая война открыла XX век в истории не только нашей страны, но и всего мира. А конец XX века, завершая свой маленький монолог, могу сказать, XX век оказался гораздо короче астрономического: он закончился в 1991 году. С 1991 года мы уже с вами фактически живем в другом веке.